И.С.Тургенев. Стихи в прозе.

Подробности: Категория: Для чтения и обсуждения

Иван Сергеевич Тургенев. Стихотворение в прозе.

«Стихотворения в прозе» состоят из двух разделов «Старческие» и «Новые стихотворения в прозе».
Первый раздел (51 стихотворение) был напечатан в журнале «Вестник Европы» № 12 за 1882 год. «Новые стихотворения в прозе» при жизни Тургенева не печатались.
Тургенев создал целую книгу стихотворений в прозе, выразительно обозначив их характерные черты:

1)Лиризм, воссоздающий душевный строй, настроение автора.
2)В большинстве случаев – прямая автобиографичность и рассказ от первого лица.
3)Повышенная выразительность голоса, передающая то радость, то грусть, то восторг, то смятение.
4)Дневниковость, носящая исповедальный характер.
5) Философские раздумья,
6) Музыкальность,
7) Острая наблюдательность.

Природа.

Мне снилось, что я вошел в огромную подземную храмину с высокими сводами. Ее всю наполнял какой-то тоже подземный, ровный свет.

По самой середине храмины сидела величавая женщина в волнистой одежде зеленого цвета. Склонив голову на руку, она казалась погруженной в глубокую думу.

Я тотчас понял, что эта женщина — сама Природа, — и мгновенным холодом внедрился в мою душу благоговейный страх.

Я приблизился к сидящей женщине — и, отдав почтительный поклон:

— О наша общая мать! — воскликнул я. — О чем твоя дума? Не о будущих ли судьбах человечества размышляешь ты? Не о том ли, как ему дойти до возможного совершенства и счастья?

Женщина медленно обратила на меня свои темные, грозные глаза. Губы ее шевельнулись — и раздался зычный голос, подобный лязгу железа.

— Я думаю о том, как бы придать бо́льшую силу мышцам ног блохи, чтобы ей удобнее было спасаться от врагов своих. Равновесие нападения и отпора нарушено… Надо его восстановить.

— Как? — пролепетал я в ответ. — Ты вот о чем думаешь? Но разве мы, люди, не любимые твои дети?

Женщина чуть-чуть наморщила брови:

— Все твари мои дети, — промолвила она, — и я одинаково о них забочусь — и одинаково их истребляю.

— Но добро… разум… справедливость… — пролепетал я снова.

— Это человеческие слова, — раздался железный голос. — Я не ведаю ни добра, ни зла… Разум мне не закон — и что такое справедливость? Я тебе дала жизнь — я ее отниму и дам другим, червям или людям… мне всё равно… А ты пока защищайся — и не мешай мне!

Я хотел было возражать… но земля кругом глухо застонала и дрогнула — и я проснулся.

Август, 1879 г

Собака

      Нас двое в комнате: собака моя и я. На дворе воет страшная, неистовая буря.
      Собака сидит передо мною — и смотрит мне прямо в глаза.
      И я тоже гляжу ей в глаза.
      Она словно хочет сказать мне что-то. Она немая, она без слов, она сама себя не понимает — но я ее понимаю.
      Я понимаю, что в это мгновенье и в ней и во мне живет одно и то же чувство, что между нами нет никакой разницы. Мы тожественны; в каждом из нас горит и светится тот же трепетный огонек.
      Смерть налетит, махнет на него своим холодным широким крылом…
      И конец!
      Кто потом разберет, какой именно в каждом из нас горел огонек?
      Нет! это не животное и не человек меняются взглядами…
      Это две пары одинаковых глаз устремлены друг на друга.
      И в каждой из этих пар, в животном и в человеке — одна и та же жизнь жмется пугливо к другой.

Два богача

      Когда при мне превозносят богача Ротшильда, который из громадных своих доходов уделяет целые тысячи на воспитание детей, на лечение больных, на призрение старых — я хвалю и умиляюсь.
      Но, и хваля и умиляясь, не могу я не вспомнить об одном убогом крестьянском семействе, принявшем сироту-племянницу в свой разоренный домишко.
      — Возьмем мы Катьку, — говорила баба, — последние наши гроши на нее пойдут, — нé на что будет соли добыть, похлебку посолить.
      — А мы ее… и не соленую, — ответил мужик, ее муж.
      Далеко Ротшильду до этого мужика!

Мы еще повоюем!

      Какая ничтожная малость может иногда перестроить всего человека!
      Полный раздумья, шел я однажды по большой дороге.
      Тяжкие предчувствия стесняли мою грудь; унылость овладевала мною.
      Я поднял голову… Передо мною, между двух рядов высоких тополей, стрелою уходила вдаль дорога.
      И через нее, через эту самую дорогу, в десяти шагах от меня, вся раззолоченная ярким летним солнцем, прыгала гуськом целая семейка воробьев, прыгала бойко, забавно, самонадеянно!
      Особенно один из них так и надсаживал бочком, бочком, выпуча зоб и дерзко чирикая, словно и черт ему не брат! Завоеватель — и полно!
      А между тем высоко на небе кружил ястреб, которому, быть может, суждено сожрать именно этого самого завоевателя.
      Я поглядел, рассмеялся, встряхнулся — и грустные думы тотчас отлетели прочь: отвагу, удаль, охоту к жизни почувствовал я.
      И пускай надо мной кружит мой ястреб…
      — Мы еще повоюем, черт возьми!